Благое намерение

Женщина шла в церковь к заутрене, наслаждаясь прохладным ясным воскресным утром. На душе было так радостно и легко! Впереди ее ждала литургия, а затем приятные хлопоты - днем возвращался из командировки ее единственный сын. К тому же сегодня - день его рождения.

"После литургии зайду в пару магазинов да на базар, надо и свежей зелени прикупить да сочный кусок свинины - Вадик любит отбивные, порадую его. Прости меня, Боже, - одернула себя. - В Божий храм иду, а мысли мирские". Но мимо воли лицо ее освещалось радостной улыбкой: "Дорогой мой, сегодня я тебя увижу!"

Он не был ее единственным ребенком - он был единственным СЫНОМ. Две дочери уже были замужем, жили далеко. Их она любила тоже, скучала по ним, но сын - это было совсем другое! Все силы материнской любви устремлялись к нему. "Нельзя ТАК любить", - постоянно уговаривала она себя, и когда ночью заходила в детскую поцеловать его спящего, вдыхая запах сонного родного ребенка, то потом, словно устыдившись, целовала и головки спящих дочерей. Ей было неловко, что она делала это словно по обязанности, не чувствуя на самом деле потребности прикоснуться к их горячим губам или щекам.

Иногда одна из дочерей вздрагивала и просыпалась от материнского прикосновения и тогда обнимала мать за шею и целовала в ответ. Матери было и радостно оттого, что девочки любят ее и видят ее любовь, и совестно за свою неискренность. Вадик же никогда не просыпался и не догадывался, как часто и трепетно она охраняла его сон. Он и без этого знания любил мать беззаветно.

Все-таки сестры немного ревновали его. "Вадимка - мамина любимка", - дразнили они его. "Не любимка, а любимчик, - поправлял он, - да и ваш тоже". Ну что ж, он был прав - сестры любили его и гордились им, т.к. он был добрым, умным и красивым мальчиком.

Незаметно пролетели годы... Дети выросли. Вадиму сегодня исполнилось двадцать пять. Мысли матери вернулись к тому дню, когда родился сын. Отец, мечтавший о мальчике с первой ее беременности и после первых родов утверждавший, что дочери - это совсем неплохо (помощницы вырастут), все не мог поверить, что мечта его сбылась. "Слава Тебе, Господи!" - первое, что произнес он, никогда не веривший в Бога.

Теперь отца уже не было в живых, но мать любила Вадика за двоих.

Показалась церковь, и одновременно понесся над городом, гулко и торжественно, колокольный звон. Она степенно перекрестилась на золоченые купола с крестами и заспешила: надо еще заказать молебен о здравии.

У церковных ворот стоял молодой человек, удивительно похожий на ее сына, только моложе. Он был бледен и худ, а сквозь ветхую рубашку просвечивало тело. Когда она подала юноше горстку мелочи - все что было в кармане, он протянул левую руку. Культю правой он стыдливо прятал за спину. Жалость, какая жалость! У женщины заныло сердце. Не будь этот почти еще мальчик так странно похож на Вадика, наверное, она не так остро чувствовала бы сострадание.

- Молодой человек, вы в следующее воскресенье приходите к храму, я принесу вам хорошую, теплую рубашку. Ведь сейчас еще так прохладно по утрам.

Он кивнул:

- Приду, обязательно приду. На самом деле - не жарко.

Неделя пролетела незаметно... Каждый день видеть сына - это было невероятное счастье, ведь такое случалось нечасто.

В воскресенье утром она уговаривала его:

- Сынок, пойдем вместе на литургию, порадуй меня.

Но Вадик обнял ее:

- Мам, пока ты ходишь, я обед приготовлю, а ты там помолишься за меня.

Она вздохнула:

- Сынок, когда же ты всерьез о Боге задумаешься?

- Ты у нас умница, за двоих думаешь, - отшутился Вадим.

Да, пока это была непреодолимая преграда. "С детства надо было к Церкви приучать, да где там - раньше я и сама-то не знала, в какой стороне храм находится", - вздохнула она, накинула плащ и, помолившись, вышла.

Утро было на редкость прохладным. Да еще ветер, несший холодную неприятную пыль, струйками вползал в рукава, за ворот плаща. Несколько раз сдувало с головы платок. Она сняла его и положила в сумку: "Надену в храме".

Поодаль от церковных ворот, съежившись от холода, вглядываясь в лицо каждой проходившей женщины, стоял однорукий юноша, так похожий на Вадика, все в той же изношенной рубашке.

"Господи! Как же я могла забыть?!" - Ее бросило в озноб. Стало так холодно, словно дрожь бедного инвалида вошла в ее тело. Не понимая, что делает, она прибавила шаг и, наклонив голову, почти пробежала мимо ждавшего ее, дрожавшего на пронизывающем ветру юноши.

Во время литургии она почти не молилась - не могла. Мешала неотступная мысль: "Как ты могла? Как ты могла?!" Она стала навязчивой, ритмичной, словно бой часов или стук колес.

"Все, не могу больше! Господи, помилуй мя грешную!" - и вышла из храма. - Сейчас возьму его, приведу домой, обогрею и дам что-нибудь из одежды Вадика. Отдам новое, мне не жалко".

Церковная ограда была пуста. Да и холм за оградой, сколько видел глаз, тоже был пуст. Он ушел...

"Поищу в храме, наверное зашел помолиться и погреться". - Но и в храме его тоже не было. "Ничего, придет в следующее воскресенье, принесу одежды побольше". Но и в следующее воскресенье он тоже не пришел. Больше она его не видела.

С этого времени женщине стали сниться страшные сны. Ей снился безрукий, исхудавший, в драной рубашке на голое тело... Вадик. Она кричала, стонала и плакала во сне. Со страхом ждала возвращения сына из каждой командировки. А сама тем временем ходила по другим храмам в надежде найти, одеть, обуть, оплакать, согреть своими слезами, оставить у себя навсегда этого несчастного ребенка.

Иногда даже наяву бедный калека сливался у нее с образом сына. Она молилась истово, валялась на коленях перед иконами, но страшные сны не оставляли ее. Ей посоветовали найти старца и исповедоваться ему. "Да где же его взять старца в наше время? Если только подкопить денег и поехать в Лавру? Да, так и сделаю", - решила она.

Спустя больше года ей довелось быть в паломничестве на престольном празднике в храме святого великомученика и целителя Пантелеимона. Дорога, духота автобуса утомили ее. Слава Богу, нашлись добрые люди, приютившие на ночь. Помолившись, вычитав Правило ко Святому Причащению, она легла за полночь. Утром с хозяйкой шли к храму. В теле была усталость, в голове звон после тяжелой тревожной ночи, наполненной снами о безруком Вадике.

В храме еще до начала литургии исповедовали несколько священников. Она, не выбирая, наугад встала в очередь. Когда подошла ближе, удивилась, что священник так юн, почти мальчик. "Вот тебе и старец", - мелькнула горькая мысль. Больше она ни о чем думать не могла, не могла вспомнить ни одной молитвы и только бесконечно повторяла: "Господи, помилуй!"

Когда епитрахиль мягко опустилась на ее голову, и юный голос спросил: "Что тяготит вас, матушка?", - она заплакала тихо и сказала: "Отче, у меня великое горе", - и подробно рассказала ему свою историю.

- Ну что же, давайте подумаем, как вам помочь, - он немного помолчал. - Принесите в любой храм одежду, обувь, которые вы хотели бы пожертвовать, и положите на паперти. Она найдет своего хозяина. Сейчас, к сожалению, многие нуждаются. Только оставьте записку, что вещи жертвуете, чтобы человек брал, не смущаясь.

Выполнив благословение батюшки, женщина, наконец, успокоилась. Ее перестали преследовать кошмарные сновидения. На душе стало спокойней и тише.

Но все-таки всякий раз, входя в ограду своей церкви, она до сих пор ищет глазами юношу, как бы ставшего ей вторым, потерянным сыном.