Размышления на каменных ступенях

Она пришла в церковь раньше всех, еще на рассвете. Долго смотрела на купола и кресты, потом прошла к центральному входу и села на ступени, постелив под себя сумку. Сидела, не шевелясь, со стороны могло показаться, что она спит. Вообще-то так оно и было. Последние годы ее жизнь была сном, страшным сном.

Память... Она воскрешала события, образы. С чего начались ее несчастья? Наверное, в тот злополучный день, когда она обратилась к знакомой акушерке, чтобы та сделала ей выкидыш. Перед этим был тяжелый разговор с мужем: "Ну какой может быть ребенок? У нас старший вот-вот женится. Ленька постоянно болеет, а младшему всего восемь - сколько еще с ним забот!" А потом, когда она вернулась от акушерки, открылось кровотечение. В ушах звенело, хотелось спать. Перепуганный муж привел знакомую. Та, напуганная не меньше, предчувствуя наказание за содеянное, умоляла не вызывать "скорую":

- Я все сделаю сама, не волнуйтесь, все будет хорошо. - Не отходила от больной две недели, вводила внутривенные, достала донорскую кровь, подносила судно. И наконец наступил день, когда больная впервые встала с постели.

Жили они тогда в Н-ске, на Правобережье. Понемногу стала забываться история с выкидышем. А через полгода старший сын сосватал веселую, добрую девушку. Готовились к свадьбе. Молодой с братом Ленькой собрались на рыбалку на водохранилище. С ними напросился местный блаженный, подросток, которого вечно дразнили сверстники, а ребятишки поменьше забавлялись, кидая в него камни.

Как тяжело было у нее на душе... Совсем не предсвадебное настроение. И зачем эта рыба? Итак, на столе всего будет вдоволь. Сердце ныло нестерпимо. "Может, перед свадьбой волнуюсь?" - успокаивала она себя. Но когда прибежали соседи и сказали, что нашли на берегу мокрого перепуганного блаженного, который только твердил: "Лодка - бульк!", она забилась в истерике.

Водолазы нашли тела ее утонувших сыновей на третий день. Когда два гроба были выставлены возле Дворца культуры для прощания, она сидела, крепко вцепившись в них, почти такая же черная, как ее дети. "Поплачь", - уговаривали ее соседки и родственники. "Молись, дорогая, молись Господу, чтобы принял их", - настаивала старушка из их двора. Лицо матери стало страшным: "Какому Господу?! Оставьте меня с детьми! Уйдите все!"

И все-таки старушка навещала ее, успокаивала, уговаривала молиться за детей, отпеть в церкви. Она не гнала ее, только вздыхала:

- Бабушка, да если б Бог был, разве б он позволил, чтоб такие два парня утонули, а какой-то дурачок сопливый выжил? Кому он нужен? Живет себе на горе и людям на смех.

- Грех так говорить, соседушка. Митенька Божий человек, вот Господь и не дал ему погибнуть. А ты вот крестила-то своих, только чтобы свекрови угодить. Да и давно ли сама своими руками дитя загубила? Вот Господь-то за это, поди, и отнял твоих сынов.

- Уйди, бабка - надоела! Не приставай с такими разговорами!

Дни потянулись серые, тоскливые. Все время снились сыновья. Муж тоже сник, даже с младшим Сашуткой занимался мало и как-то неохотно. А через год после смерти сыновей похоронила и мужа - инфаркт. После смерти сыновей эта смерть даже не потрясла ее. Похоронила буднично, словно чужого. Только когда заколачивали гроб, закричала каким-то чужим, незнакомым голосом.

Одна радость осталась - Сашенька. Переехала жить на Алтай, к родителям. Мать не заговаривала с ней о покойных, знала, что дочь не любит этого. Лелеяли Сашутку, которому это имя уже не походило - в классе был выше всех. Несмотря на рост и широкие плечи, он все казался маленьким. Любил, когда мать обнимала его, часто целовал ей руки и говорил: "Мама, ты у меня самая родная, самая красивая". В такие моменты глаза ее оживали, сердце оттаивало.

После школы, не пройдя по конкурсу в университет, Александр поступил в техникум. И вот в один из весенних дней сыну пришла повестка в военкомат.

- Не пущу! - ее сотрясали рыдания. - Один ты у меня... Сынок! Я справку в военкомат принесу. Умоляю тебя - останься! Я не переживу!

Но сын впервые не послушался:

- Да ладно, мам, не война. Мало что меня, такого верзилу, маменькиным сынком дразнят, да еще от армии отмазываться - я сам себя уважать не буду. Мам, не заметишь, как полтора года пролетят.

А годы поползли. Если дней десять не было письма - она каменела. Разговаривать ни с кем не могла. Все ее мысли были возле почтового ящика. Удивлялась - как это большинство ребят пишут одно письмо в два-три месяца, и матери спокойно ждут. Но вот до демобилизации осталось месяца три-четыре. В последнем письме сын написал: "Мама, наши в Чечню грузы возили - такого порассказали!" Она не могла заснуть. Лучше бы это письмо потерялось. Но оно лежало сверху большой пачки писем. И оно было последним. На ее телеграммы в часть ответа не поступало.

Прошло два с половиной месяца. И вот, однажды открылась дверь, и в дом вошел Саша. Она даже поначалу не узнала его - такой чужой у него был взгляд.

- Сашенька, сыночек! - рыдания рвались из груди. - Слава Тебе, Господи! - сама удивилась тому, что сказала.

- Мама, я там видел такое!.. - и он беззвучно заплакал. - Наши ребята... Кольку помнишь с Тупиковой - часто к нам ходил? Ему ногу оторвало, он так стонал, так на меня смотрел!.. Сколько там полегло...

- Ничего, родной, теперь все позади, теперь ты дома.

Но все еще было впереди. Сын никуда не ходил, никого не хотел видеть. Прошла зима, но ничего не менялось. Только зимой он сидел в своей комнате, а к весне перешел на летнюю кухню. Ел плохо, остались кожа да кости. Выкуривал по три пачки сигарет в день. Ночью спал тревожно, во сне стонал и звал ее. Мать подходила, вытирала с его лба холодный пот, и подолгу сидела рядом.

- Сынок, давай сходим к психиатру или к невропатологу, - в который раз уговаривала его мать и в который раз слышала: "Нечего мне там делать - я здоров".

И вот, она сидит на ступенях храма, не понимая еще - зачем пришла. Что-то упало, звякнув, к ней в подол платья. Мимо прошли люди. Она протянула руку и подняла две монеты по рублю. Краска обожгла ей лицо:

- Что вы? Возьмите, мне этого не нужно, - догнала она сердобольную женщину.

- Простите меня, - смутилась та и, перекрестившись троекратно, вошла в храм.

С забившимся сердцем женщина сложила пальцы и перекрестилась впервые в жизни, неумело, стесняясь. "Господи, помилуй", - как-то неуверенно прошептала. Ей казалось, что все смотрят на нее, стыдилась, что сделает что-то неправильно и потому напряженно наблюдала за прихожанами. Мимо нее прошел совсем молодой человек, уверенно подошел к иконам, приложился к каждой, а перед иконой в центре храма сделал земной поклон. "Какой молодец", - подумала.

От волнения она не понимала, что происходит. Выходили священники, пел хор, что-то читали, все было так незнакомо, но так хорошо!

- Женщина, вы на исповедь? - тронула ее за плечо молодая прихожанка.

- Да, я на исповедь, - сказала, и сама испугалась своих слов. "Что я буду говорить? И... ведь все смотрят!" - Мысли путались.

- Проходите, пожалуйста, - пригласил молодой батюшка.

На негнущихся ногах, с бьющимся о ребра сердцем она подошла к исповеди.

- Вы в первый раз? В чем хотели покаяться? Не волнуйтесь, пожалуйста, ведь вы пришли в духовную лечебницу. Подумайте, что тяготит вас?

- Я убила своего ребенка! Сама убила! Он уже шевелился! - откуда-то из сердца неожиданно вырвалось: - Господи, прости меня, я сожалею, я не знаю, как правильно сказать, но я сожалею, сожалею, сожалею!!!

От исповеди она отошла спокойная, с такой радостной и светлой улыбкой, какой улыбалась, наверное, только в детстве. Кто-то из верующих по просьбе батюшки объяснял ей, как нужно подготовиться к причастию, какие купить брошюры, и она кивала растерянно, благодарила и повторяла:

- Я приду с сыном, я с сыном приду. У нас теперь все будет хорошо!